Моя искренняя лгунья - Страница 28

И вот промчалось несколько лет, Дилан стал если не одним из богатейших людей мира, то, во всяком случае, вполне преуспевающим дельцом. И тут нежданно-негаданно пришла весть о наследстве. Дилану не пришлось долго гадать, кто это вдруг решил его облагодетельствовать, по выражению Джереми. Тот самый человек, которого его родители в свое время не захотели пустить на порог, сделал ему поистине королевский подарок.

Вспомнив ту отвратительную сцену, Дилан вновь испытал жгучий стыд не только за родителей, но и за себя самого. Ему ведь никто не мешал броситься вслед за тем человеком, попытаться с ним поговорить, посидеть в каком-нибудь кафе, если уж дома нельзя. Но нет, вместо этого он пустился в ненужные пререкания с матерью, и время было безнадежно упущено.

Известие о том, что у бабушки есть родной брат, не явилось для Дилана внезапным открытием. Однажды, когда ему было лет двенадцать, бабушка достала из шкафа довольно большую шкатулку лакированного дерева. Любопытный Дилан никогда ее раньше не видел и сразу же заинтересовался ее содержимым. В шкатулке оказалось множество писем на немецком языке, старинных рождественских открыток, эмалевая брошь в ажурной серебряной оправе.

Но больше всего внимание мальчика привлекли черно-белые фотографии, наклеенные на тисненый картон. На одной из них, держа на коленях младенца, сидела на стуле с высокой спинкой… его мама. Возле нее стоял мальчик лет пяти, уцепившись ручонкой за ее юбку и скорчив уморительную рожицу.

Дилан не мог глаз отвести от этого странного снимка. Мама была одета в какое-то незнакомое темное платье с широкой юбкой. Дилан никогда не видел у нее такого платья. Но его поразил не столько наряд матери, сколько ее необычная улыбка, нежная и печальная одновременно. Его мама никогда так не улыбалась. Мальчик поднял глаза на бабушку, которая тоже молча смотрела на фотографию.

— Это моя мама?

— Нет, — серьезно возразила бабушка. — Это моя мама.

Она с некоторым нажимом произнесла слово «моя» и добавила, указав на младенца:

— А это — я.

Дилан всматривался в круглое щекастенькое лицо ребенка и не мог поверить, что эта девочка в кружевном чепчике и ползунках — его бабушка. А этот незнакомый мальчик…

— Это мой брат Герман, — произнесла бабушка, угадав его мысли.

— Помню, мама часто плакала, глядя на эту фотографию, — задумчиво проговорила бабушка. — Она рассказывала, что сердилась на Германа, когда они собрались фотографироваться. Он все время шалил, никак не хотел стоять как следует… А потом мама очень переживала, что ругала его тогда. Ведь этот снимок был сделан за две недели до отъезда.

— А куда вы уезжали? — спросил Дилан.

— Не мы, а он. Он уехал в Германию с нашим отцом.

— А сейчас они где?

— Не знаю. Сначала приходили письма от маминых родителей, что все у них хорошо, — бабушка указала на пачку конвертов. — Но вскоре они умерли.

Несмотря на установившуюся традицию, в тот раз бабушка и внук говорили только по-английски. Бабушка, как могла, объяснила Дилану, что Петер Груббер силой увез сына в Германию, невзирая на просьбы бывшей жены не разлучать ее с ребенком. Родившаяся в Америка дочь ничуть не интересовала Петера. Немецкие родственники, как и сам Петер Груббер, обвиняли его жену в том, что она настояла на отъезде в Америку, и отказали ей в какой-либо помощи. Общаться с сыном женщина не могла и с нетерпением ждала писем от своих родителей, которые могли сообщить хотя бы, что Герман жив. Но после смерти родителей и эта ниточка оборвалась.

Теперь взрослый Дилан был уверен, что непоседливый мальчик и есть тот самый двоюродный дедушка, которого он видел лишь раз в своей жизни. Вернее, был. Что побудило его разыскать своего американского внучатого племянника и перевести на его имя немалые деньги? Дилан не думал, что бабушкин брат действительно был так уж одинок.

Должно быть, дедушка Герман, живя в благополучной Германии, жалел об оставшихся в Америке матери и младшей сестренке. Может быть, он думал о них все эти годы и, лишь только позволили обстоятельства, примчался в Америку, чтобы разыскать свою младшую сестру. Узнав же, что Элизабет уже нет в живых, Герман Груббер попытался сделать что-нибудь для ее дочери Хельги, своей родной племянницы.

Как же трудно ему было их разыскать через столько лет, не зная, что Элизабет вышла замуж и вскоре овдовела. Должно быть, Герман Груббер посвятил их поискам немало сил и средств, даже приобрел ради этого жилье в Америке.

А его племянница, неглупая образованная женщина, не сумела или не захотела этого понять и так холодно обошлась со своим родственником, фактически указав ему на дверь.

Повзрослев, Дилан начал постепенно отдаляться от родителей, а создав самостоятельный бизнес, и вовсе практически перестал с ними общаться. Нет, он, конечно, присылал им подарки к Рождеству и на День благодарения. Зная, что родители располагают весьма скромными средствами, Дилан не лишал их и определенной материальной поддержки. Но вот к частому общению с отцом и тем более с матерью он отнюдь не стремился.

Да и сами родители не предпринимали никаких шагов, чтобы сломать выросшую между ними и их сыном стену. И хотя они вовсе не возражали против пополнения своих банковских счетов солидными суммами, приглашения пожить в родном доме приходили в Европу из Кливленда весьма и весьма редко. Дилан родителей за это не упрекал. Ему лишь было горько сознавать, что дом, в котором прошло его детство и часть юности, не вызывает в нем тех теплых воспоминаний, которыми иногда делились с ним его друзья.